Дмитрий Дмитриевич Шостакович — Вальс №2
Дми́трий Дми́триевич Шостако́вич (12 [25] сентября 1906, Санкт-Петербург — 9 августа 1975, Москва) — русский и советский композитор, пианист, педагог, музыкально-общественный деятель.
Герой Социалистического Труда (1966). Народный артист СССР (1954). Лауреат Ленинской премии (1958), пяти Сталинских премий (1941, 1942, 1946, 1950, 1952), Государственной премии СССР (1968) и Государственной премии РСФСР имени М. И. Глинки (1974).
В 1957—1974 годах — секретарь Правления Союза композиторов СССР, в 1960—1968 годах — председатель Правления Союза композиторов РСФСР.
Один из крупнейших композиторов XX века, автор 15 симфоний и 15 квартетов, 6 концертов, 3 опер, 3 балетов, многочисленных произведений камерной музыки, музыки для кинофильмов и театральных постановок.
Прадед Дмитрия Дмитриевича Шостаковича по отцовской линии — ветеринарный врач Пётр Михайлович Шостакович (1808—1871), родился в местечке Шеметово (ныне в Мядельском районе, Минская область, Белоруссия). В документах причислял себя к крестьянам; в качестве вольнослушателя окончил Виленскую медико-хирургическую академию. В 1830—1831 годах участвовал в польском восстании и после его подавления вместе с женой, Марией-Юзефой Ясинской, был выслан на Урал, в Пермскую губернию. В 40-х годах супруги жили в Екатеринбурге, где 27 января 1845 года у них родился сын — Болеслав-Артур.
В Екатеринбурге Пётр Шостакович дослужился до чина коллежского асессора; в 1858 году семья переселилась в Казань. Здесь ещё в гимназические годы Болеслав Петрович сблизился с деятелями «Земли и воли». По окончании гимназии, в конце 1862 года, он отправился в Москву, вслед за казанскими «землевольцами» Ю. М. Мосоловым и Н. М. Шатиловым; работал в управлении Нижегородской железной дороги, принял активное участие в организации побега из тюрьмы революционера Ярослава Домбровского. В 1865 году Болеслав Шостакович вернулся в Казань, но уже в 1866-м был арестован, препровождён в Москву и привлечён к суду по делу Н. А. Ишутина — Д. В. Каракозова. После четырёх месяцев пребывания в Петропавловской крепости он был приговорён к ссылке в Сибирь; жил в Томске, в 1872—1877 годах — в Нарыме, где 11 октября 1875 года у него родился сын, названный Дмитрием, затем в Иркутске, был управляющим местного отделения Сибирского торгового банка. В 1892 году, в то время уже почётный гражданин Иркутска, Болеслав Шостакович получил право повсеместного проживания, но предпочёл остаться в Сибири.
Могила матери Шостаковича на Литераторских мостках в Санкт-Петербурге.
Дмитрий Болеславович Шостакович (1875—1922) в середине 90-х годов отправился в Санкт-Петербург и поступил на естественное отделение физико-математического факультета Санкт-Петербургского университета, по окончании которого, в 1900 году, был принят на работу в Палату мер и весов, незадолго до того созданную Д. И. Менделеевым. В 1902 году он был назначен старшим поверителем Палаты, а в 1906 году — заведующим Городской поверочной палаткой. Участие в революционном движении в семье Шостаковичей к началу XX века стало уже традицией, и Дмитрий не был исключением: по семейным свидетельствам, 9 января 1905 года он участвовал в шествии к Зимнему дворцу, а позже в его квартире печатали прокламации.
Дед Дмитрия Дмитриевича Шостаковича по материнской линии, Василий Кокоулин (1850—1911), родился, как и Дмитрий Болеславович, в Сибири; окончив городское училище в Киренске, он в конце 1860-х годов переселился в Бодайбо, куда многих в те годы влекла «золотая лихорадка», и в 1889 году стал управляющим приисковой конторой. Официальная пресса отмечала, что он «находил время вникать в нужды служащих и рабочих и удовлетворять их потребности»: он ввёл страхование и медицинское обслуживание рабочих, установил для них торговлю удешевленными товарами, выстроил тёплые бараки. Его жена, Александра Петровна Кокоулина, открыла школу для детей рабочих; о её образовании сведений нет, но известно, что в Бодайбо она организовала самодеятельный оркестр, широко известный в Сибири.
Любовь к музыке унаследовала от матери младшая дочь Кокоулиных, Софья Васильевна (1878—1955): игре на фортепиано она обучалась под руководством матери и в Иркутском институте благородных девиц, а после его окончания вслед за старшим братом Яковом отправилась в столицу и была принята в Санкт-Петербургскую консерваторию, где училась сначала у С. А. Малозёмовой, а затем у А. А. Розановой. Яков Кокоулин учился на естественном отделении физико-математического факультете Санкт-Петербургского университета, где и познакомился со своим земляком Дмитрием Шостаковичем; сблизила их любовь к музыке. Как превосходного певца Яков представил Дмитрия Болеславовича своей сестре Софье, и в феврале 1903 года состоялась их свадьба. В октябре того же года у молодых супругов родилась дочь — Мария, в сентябре 1906-го — сын, названный Дмитрием, а три года спустя — младшая дочь, Зоя.
Дмитрий Дмитриевич Шостакович родился в доме № 2 по Подольской улице, где Д. И. Менделеев в 1906 году снял в аренду первый этаж для Городской поверочной палатки[К 1].
В 1915 году поступил в Коммерческую гимназию Марии Шидловской, и к этому же времени относятся его первые серьёзные музыкальные впечатления: после посещения представления оперы Н. А. Римского-Корсакова «Сказка о царе Салтане» заявил о своём желании серьёзно заняться музыкой. Первые уроки игры на фортепиано давала ему мать, и по прошествии нескольких месяцев занятий смог начать обучение в частной музыкальной школе известного в то время фортепианного педагога И. А. Гляссера.
Обучаясь у Гляссера, достиг некоторых успехов в фортепианном исполнительстве, однако тот не разделял интерес своего ученика к композиции, и в 1918 году Дмитрий покинул его школу. Летом следующего года юного музыканта слушал А. К. Глазунов, который одобрительно отозвался о его композиторском таланте. Осенью 1919 года поступил в Петроградскую консерваторию, где изучал гармонию и оркестровку под руководством М. О. Штейнберга, контрапункт и фугу — у Н. А. Соколова, параллельно также занимаясь дирижированием. В конце 1919 года написал своё первое крупное оркестровое сочинение — Скерцо fis-moll.
На следующий год поступил в класс фортепиано Л. В. Николаева, где среди его однокурсников были Мария Юдина и Владимир Софроницкий. В этот период сформировался «Кружок Анны Фогт», который ориентировался на новейшие тенденции западной музыки того времени. Активным участником этого кружка стал и он сам, где познакомился с композиторами Б. В. Асафьевым и В. В. Щербачёвым, дирижёром Н. А. Малько. В это время написал «Две басни Крылова» для меццо-сопрано и фортепиано и «Три фантастических танца» для фортепиано.
В консерватории учился прилежно и с особым рвением, несмотря на трудности того времени: Первая мировая война, революция, гражданская война, разруха, голод. В консерватории зимой не было отопления, плохо ходил транспорт, и многие бросали музыку, пропускали занятия. Шостакович же «грыз гранит науки». Почти ежевечерно его можно было видеть на концертах Петроградской филармонии, вновь открывшейся в 1921 году.
Тяжёлая жизнь при полуголодном существовании (консерваторский паёк был очень мал) привела к сильному истощению. В 1922 году умер его отец, семья осталась без средств к существованию. А через несколько месяцев и сам он перенес тяжёлую операцию, чуть не стоившую ему жизни. Несмотря на пошатнувшееся здоровье, он ищет работу и устраивается пианистом-тапёром в кинотеатр. Большую помощь и поддержку в эти годы оказывает Глазунов, который сумел выхлопотать ему дополнительный паёк и персональную стипендию.
В 1923 году окончил консерваторию по классу фортепиано у Л. В. Николаева, а в 1925 году — по классу композиции у М. О. Штейнберга. Его дипломной работой была Первая симфония. Первое её исполнение состоялось 12 мая 1926 года (впоследствии этот день композитор будет праздновать как свой день рождения). Обучаясь в аспирантуре консерватории, преподавал чтение партитур в музыкальном техникуме имени М. П. Мусоргского. По традиции, восходящей к Рубинштейну, Рахманинову и Прокофьеву, собирался продолжить карьеру и как концертирующий пианист, и как композитор. В 1927 году на Первом Международном конкурсе пианистов имени Шопена в Варшаве, где он исполнил также сонату собственного сочинения, получил почётный диплом. Необычный талант музыканта ещё раньше, во время своих гастролей в СССР, заметил немецкий дирижёр Бруно Вальтер; услышав Первую симфонию, Вальтер попросил молодого композитора прислать партитуру ему в Берлин; зарубежная премьера симфонии состоялась 22 ноября 1927 года в Берлине. Вслед за Бруно Вальтером Симфонию исполняли в Германии — Отто Клемперер, в США — Леопольд Стоковский (американская премьера 2 ноября 1928 года в Филадельфии) и Артуро Тосканини, тем самым сделав русского композитора знаменитым.
В 1927 году произошли ещё два значительных события в жизни музыканта. В январе в Ленинграде побывал австрийский композитор Нововенской школы Альбан Берг. Приезд Берга был обусловлен российской премьерой его оперы «Воццек», что стало огромным событием в культурной жизни страны, а также вдохновило молодого композитора приняться за написание оперы «Нос», по повести Н. В. Гоголя. Другим важным событием явилось знакомство его с И. И. Соллертинским, который во время своей многолетней дружбы с композитором обогащал его знакомством с творчеством великих композиторов прошлого и настоящего.
Тогда же, в конце 1920-х и начале 1930-х годов, были написаны следующие две симфонии — обе с участием хора: Вторая («Симфоническое посвящение Октябрю», на слова А. И. Безыменского) и Третья («Первомайская», на слова С. И. Кирсанова).
В 1928 году познакомился с В. Э. Мейерхольдом в Ленинграде и по его приглашению некоторое время работал в качестве пианиста и заведующего музыкальной частью Театра имени В. Э. Мейерхольда в Москве. В 1930—1933 годах работал заведующим музыкальной частью Ленинградского ТРАМа (ныне — театр «Балтийский дом»).
1930-е
Его опера «Леди Макбет Мценского уезда» по повести Н. С. Лескова (написана в 1930—1932 годах, поставлена в Ленинграде в 1934-м), первоначально принятая с восторгом, уже просуществовав на сцене полтора сезона, подверглась разгрому в советской печати (статья «Сумбур вместо музыки» в газете «Правда» от 28 января 1936 года). Позицию, изложенную в этой публикации, возможно инспирировал Сталин, в частности, своему другу Михаилу Чиаурели в это же время он указывал на то, что музыка композитора непонятна для народа.
В том же 1936 году должна была состояться премьера Четвёртой симфонии — произведения значительно более монументального размаха, чем все предыдущие его симфонии, сочетающего в себе трагический пафос с гротеском, лирическими и интимными эпизодами, и, возможно, долженствовавшего начать новый, зрелый период в творчестве композитора. Композитор приостановил репетиции Симфонии перед декабрьской премьерой. Четвёртая симфония была впервые исполнена только в 1961 году.
В мае 1937 года композитор закончил Пятую симфонию — произведение, драматический характер которого, в отличие от предыдущих трёх «авангардистских» симфоний, внешне «спрятан» в общепринятую симфоническую форму (4 части: с сонатной формой первой части, скерцо, адажио и финалом с внешне триумфальным концом) и другие «классичные» элементы. Премьеру Пятой симфонии И. Сталин на страницах «Правды» комментировал фразой: «Деловой творческий ответ советского художника на справедливую критику».
С 1937 года вёл класс композиции в Ленинградской консерватории. В 1939 году стал профессором.
5 ноября 1939 года состоялась премьера его Шестой симфонии.
Находясь в первые месяцы войны в Ленинграде (вплоть до эвакуации в Куйбышев в октябре), начал работать над 7-й симфонией — «Ленинградской». Симфония была впервые исполнена на сцене Куйбышевского театра оперы и балета 5 марта 1942 года, а 29 марта 1942 года — в Колонном зале московского Дома Союзов. 19 июля 1942 Седьмая симфония (впервые) прозвучала в США под управлением Артуро Тосканини (радиопремьера). И наконец, 9 августа 1942 симфония была исполнена в блокадном Ленинграде. Организатором и дирижёром выступил дирижёр Большого симфонического оркестра Ленинградского радиокомитета Карл Элиасберг. Исполнение симфонии стало важным событием в жизни сражающегося города и его жителей.
Через год композитор написал Восьмую симфонию (посвящена Евгению Мравинскому), в которой отдал дань неоклассицизму — III её часть написана в жанре барочной токкаты, IV — в жанре пассакалии. Эти две части как образец специфически «шостаковичевского» преломления жанра до сих пор остаются наиболее популярными в Восьмой симфонии.
В 1943 году композитор переехал в Москву и до 1948 года преподавал композицию и инструментовку в Московской консерватории (с 1943 года — профессор). У него обучались В. Д. Биберган, Р. С. Бунин, А. Д. Гаджиев, Г. Г. Галынин, О. А. Евлахов, К. А. Караев, Г. В. Свиридов (в Ленинградской консерватории), Б. И. Тищенко, А. Мнацаканян (в аспирантуре Ленинградской консерватории), К. С. Хачатурян, Б. А. Чайковский, А. Г. Чугаев.
Для выражения своих сокровенных идей, мыслей и чувств композитор использовал жанры камерной музыки. В этой области им были созданы такие шедевры как Фортепианный квинтет (1940), Второе фортепианное трио (памяти И. Соллертинского, 1944; Сталинская премия, 1946), Струнные квартеты № 2 (1944), № 3 (1946) и № 4 (1949). В 1945 году, после завершения войны, написал Девятую Симфонию.
В 1948 было опубликовано постановление Политбюро в котором он, наряду с другими советскими композиторами, был обвинён в «буржуазном формализме», «декадентстве» и «пресмыкательстве перед Западом». Был обвинён в профнепригодности, лишён звания профессора Московской и Ленинградской консерваторий и уволен. Главным обвинителем был секретарь ЦК ВКП(б) А. А. Жданов. В 1948 году композитор написал вокальный цикл «Из еврейской народной поэзии», но оставил его в столе (в стране в это время развернулась кампания по «борьбе с космополитизмом»). Написанный в 1948 году Первый скрипичный концерт также не был тогда опубликован. В том же 1948 году начал писать не предназначенную для публикации сатирическую пародийную музыкальную пьесу «Антиформалистический раёк» на собственный текст, где высмеивал официальную критику «формализма» и высказывания Сталина и Жданова об искусстве.
Несмотря на обвинения, в 1949 году посетил США в составе делегации всемирной конференции в защиту мира, которая проходила в Нью-Йорке, и выступил на этой конференции с продолжительным докладом, а в 1950 году получил Сталинскую премию за кантату «Песнь о лесах» (написана в 1949) — образец патетического «большого стиля» официального искусства тех времён.
Пятидесятые годы начались для композитора очень важной работой. Участвуя в качестве члена жюри на Конкурсе имени И. С. Баха в Лейпциге осенью 1950 года, композитор был настолько вдохновлён атмосферой города и музыкой его великого жителя — И. С. Баха, — что по приезде в Москву приступил к сочинению 24 Прелюдий и Фуг для фортепиано.
В 1952 году написал цикл пьес «Танцы кукол» для фортепиано без оркестра.
В 1953 году после восьмилетнего перерыва вновь обратился к симфоническому жанру и создал Десятую симфонию.
В 1954 году написал «Праздничную увертюру» к открытию ВСХВ и получил звание Народного артиста СССР.
Многие произведения второй половины десятилетия проникнуты оптимизмом. Таковы Шестой струнный квартет (1956), Второй концерт для фортепиано с оркестром (1957), оперетта «Москва, Черёмушки». В том же году композитор создал Одиннадцатую симфонию, назвав её «1905 год», продолжил работу в жанре инструментального концерта (Первый концерт для виолончели с оркестром, 1959).
В те же годы началось сближение композитора с официальными органами власти. В 1957 году он стал секретарём Союза композиторов СССР, в 1960 — Союза композиторов РСФСР (в 1960—1968 — первый секретарь). В том же 1960 году вступил в КПСС.
В 1961 году осуществил вторую часть своей «революционной» симфонической дилогии: в пару к Одиннадцатой Симфонии «1905 год» пишет Симфонию № 12 «1917 год» — произведение «изобразительного» характера (и фактически сближающее симфонический жанр с киномузыкой), где, словно красками на холсте, композитор рисует музыкальные картины Петрограда, убежища В. И. Ленина на озере Разлив и самих октябрьских событий. Несмотря на ярко выраженную «идеологическую» программу, Двенадцатая симфония не получила в СССР громкого официального признания и не была (в отличие от Одиннадцатой симфонии) удостоена правительственных премий.
Совсем иную задачу композитор поставил перед собой годом позже в Тринадцатой симфонии, обратившись к поэзии Е. А. Евтушенко. Первую её часть образует «Бабий Яр» (для солиста-баса, хора басов и оркестра), за которой следуют ещё четыре части на стихи, описывающие жизнь современной России и её недавней истории. Вокальный характер композиции сближает её с жанром кантаты. Симфония № 13 впервые была исполнена в ноябре 1962 года.
В том же 1962 году посетил (совместно с Г. Н. Рождественским, М. Л. Ростроповичем, Д. Ф. Ойстрахом, Г. П. Вишневской и другими советскими музыкантами) Эдинбургский фестиваль, программа которого была составлена преимущественно из его сочинений. Исполнения музыки композитора в Великобритании вызвали большой общественный резонанс.
После отстранения от власти Н. С. Хрущёва, с началом эпохи политического застоя в СССР его музыка вновь приобрела сумрачный тон. Его квартеты № 11 (1966) и № 12 (1968), Второй виолончельный (1966) и Второй скрипичный (1967) концерты, Скрипичная соната (1968), вокальный цикл на слова А. А. Блока, проникнуты тревогой, болью и неизбывной тоской. В Четырнадцатой симфонии (1969) — снова «вокальной», но на сей раз камерной, для двух певцов-солистов и оркестра, состоящего из одних струнных и ударных — Шостакович использовал стихи Г. Аполлинера, Р. М. Рильке, В. К. Кюхельбекера и Ф. Гарсиа Лорки, которые связаны одной темой — смертью (в них повествуется о несправедливой, ранней или насильственной смерти).
В эти годы композитором созданы вокальные циклы на стихи М. И. Цветаевой и Микеланджело, 13-й (1969—1970), 14-й (1973) и 15-й (1974) струнные квартеты и Симфония № 15, сочинение, отличающееся настроением задумчивости, ностальгии, воспоминаний. В ней композитор прибегнул к цитатам из известных сочинений прошлого (техника коллажа). Использовал, в том числе, музыку увертюры Дж. Россини к опере «Вильгельм Телль» и тему судьбы из оперной тетралогии Р. Вагнера «Кольцо Нибелунга», а также музыкальные аллюзии на музыку М. И. Глинки, Г. Малера и, наконец, свою собственную прежде написанную музыку. Симфония была создана летом 1971 года, премьера состоялась 8 января 1972 года. Последним его сочинением стала Соната для альта и фортепиано.
В последние несколько лет своей жизни композитор сильно болел, страдая от рака лёгких. У него было очень сложное заболевание, связанное с поражением мышц ног — боковой амиотрофический склероз. В 1970—1971 годах он приезжал в город Курган три раза и в общей сложности провел здесь 169 дней на лечении в лаборатории (при Свердловском НИИТО) доктора Г. А. Илизарова.
Дмитрий Шостакович умер в Москве 9 августа 1975 года и был похоронен на Новодевичьем кладбище (участок № 2).
Семья
Первая жена — Нина Васильевна Шостакович (урожд. Варзар) (1909—1954), астрофизик, училась у знаменитого физика Абрама Иоффе. Отказалась от научной карьеры и полностью посвятила себя семье.
Сын — Максим Дмитриевич Шостакович (род. 1938), дирижёр, пианист. Заслуженный артист РСФСР (1978). Ученик А. В. Гаука и Г. Н. Рождественского. Невозвращенец.
Дочь — Галина Дмитриевна Шостакович.
Вторая жена — Маргарита Кайнова, сотрудница ЦК ВЛКСМ. Брак быстро распался.
Третья жена (1962—1975) — Ирина Антоновна Супинская (Шостакович) (род. 1934). Дочь репрессированного этнографа Антона Казимировича Супинского (1896—1957). Редактор издательства «Советский композитор».
LiveInternetLiveInternet
—Рубрики
—Музыка
—Поиск по дневнику
—Подписка по e-mail
—Интересы
—Постоянные читатели
—Сообщества
—Статистика
Трагическая история Вальса №2 Шостаковича.
ТАЙНА ВАЛЬСА № 2
Валерий Лебедев
С вальсом № 2 из так называемой «Джазовой сюиты» Шостаковича связано много загадок.
И не частных, хронологических или музыковедческих, а психологических, идеологических и даже политических.
Начнем, однако же, с частных. В источниках говорится, что «Джазовую сюиту» Шостакович написал в 1938 году. Ничего джазового в ней нет. То есть – совсем ничего. Оркестровка сделана в стиле садового духового оркестра. Как звучала эта вещь – неизвестно, ибо партитура была утеряна, и мы ее знаем по гораздо более позднему воспроизведению (тоже не джазовму), причем не ясно, принадлежит ли эта позднейшая оркестровка Шостаковичу.
Пусть выскажутся свидетели. Говорит Матвей Блантер:
— Лично я с Шостаковичем знаком не был. Поводом стала организация в 1938 году Государственного джаз-оркестра СССР. Дирижером пригласили Виктора Николаевича Кнушевицкого. Мы стремились поднять уровень джазовой музыки. Нам организационно помогал Моисей Абрамович Гринберг — тогдашний начальник Музыкального управления Комитета по делам искусств: это был замечательный администратор. Пришла мысль попросить написать для джаза Прокофьева, Шостаковича, Дунаевского. Чтобы ознакомить с нашим составом и уровнем, мы пригласили Прокофьева на репетицию. Он отличался прямолинейностью. Пришел и остался нами доволен. Приободрившись, я решил поехать в Ленинград, к Шостаковичу. По правде сказать, я хотел дать ему заработать. После избиения в 1936 году, симфония [речь, похоже, идет о 5-й симфонии. – В.Л.] вернула его к жизни, но слышал я, что денег у него не было. Я не знал, какой он человек, и сказал о предстоящей поездке Араму Ильичу Хачатуряну. Он меня поддержал, написал рекомендательное письмо. В Ленинграде из «Европейской» гостиницы я позвонил Шостаковичу, приехал к нему на Петроградскую сторону и представил письмо, чем вызвал его веселье: ему показалось забавным, что известный композитор прибегает к рекомендации. Мы провели вместе целый день. Он сыграл свою музыку к фильму «Человек с ружьем» с песенкой, вскоре ставшей популярной, потом поехали на футбольный матч. Договорились о джазовом сочинении, и Шостакович проводил меня на вокзал. Вскоре он привез в Москву три пьесы для нашего оркестра. Мы собрались на квартире Кнушевицкого, чтобы послушать. Инструментовка звучала прекрасно, но музыка была не джазовая. Он пришел в оркестр, посидел около часа, специально послушал саксофониста, ударника. Потом принес новую инструментовку, и все звучало изумительно.
Мы составили программу. Без театральности. Чисто концертную. Впервые джазовые пьесы Шостаковича были сыграны в октябре 1938 года в Колонном зале Дома союзов. В тот вечер впервые прозвучала также моя песня «Катюша».
Мы выступали много. Даже в Кремле, под Новый год, и понравились Сталину. Так дотянули до войны. Оркестр поехал на фронт, попал в окружение, половина оркестрантов погибла. Мой брат Яков Блантер, собиравшийся написать книгу «Джаз-оркестр на фронте», тоже там погиб. Были ли пьесы Шостаковича опубликованы — не знаю, больше я партитуры не видел. (Источник)
Итак, партитуры нет, записи 1938 года тоже нет. Сам Блантер не называет по имени ни 2-й вальс, ни «Джазовую сюиту», но помнит, что музыка была «не джазовая». Хотя из других источников следует, что он имеет в виду именно эту «Джазовую сюиту».
— А нет ли у Шостаковича других неизвестных произведений?
Помещено это интервью в журнале «Новое время» 28 июня 2003 года. (Источник)
В интервью с Якубовым есть еще одно странное сообщение: «Потом английский композитор Джералд Макберни их оркестровал». Почему английский композитор? Почему не советский? Хотя бы и сын Дмитрия Дмитриевича Максим? Каким образом этот опознанный по газетной рецензии клавир ушел за границу?
Небольшое расследование показывает, что впервые этот вальс на Западе, в Лондоне в Barbican Hall прозвучал в оркестре под управлением Мстислава Ростроповича 1 декабря 1988 года, но остался малозамеченным.
(см. Источник )
Затем этот вальс (и всю «Джазовую сюиту») исполнил (1991) и записал на пластинку (в 1993) году Нидерландский Королевский оркестр Royal concertgebouw orchestra под управлением Рикаррдо Чейли (The Royal Concertgebouw Orchestra (Dutch:Koninklijk Concertgebouworkest) conducted by Ricarrdo Chailly). Сейчас этим коллективом руководит дирижер латышского происхождения Марис Янсонс (Mariss Jansons).
Оркестр очень заслуженный, увенчанный, существующий уже более ста лет (с 1888 г.). Он не станет играть нечто сомнительное и непонятно кем написанное. Но и после этого вальс не стал широко известным.
Вот вся программа Джазовой сюиты (номер2), включающий Вальс 2, как он представлен в записи Королевского оркестра (до этого нигде нет явного перечисления частей сюиты) :
Jazz Suite No.2 (название и оформление альбома явно иронические)
March
Lyric Waltz
Dance I
Waltz I
Little Polka
Waltz II
Dance II
Finale
(Запись 1993 г. Вот здесь можно прослушать:
Jazz-Suites-Shostakovich)
Вспомним, что говорил видный шостаковичевед Якубов:
Впрочем, Якубов дает много интервью и говорит в них разное, главное – что дело с этой сюитой темное, называет и примерно похожие части и их число. Например, говорит:
«Вальс лирический (пятая часть) имеет одну из самых запутанных родословных».
Вообще-то в оркестровке Нидерландского оркестра искомый вальс идет под номером шесть, хотя и называется Вторым, а вторым идет «Лирический вальс».
Но зато приведу вопросы журналиста Ильи Овчинникова, заданные им Якубову:
Манашир Абрамович, с рядом сочинений Шостаковича связаны досадные ошибки, которые трудно искоренить даже в юбилейном году. Так, фирмой EMI выпущен цикл симфоний, куда включен известнейший вальс Шостаковича, обозначенный как Вальс из Второй сюиты для джаз-оркестра. Между тем, он входит в Сюиту для эстрадного оркестра, составленной из фрагментов разных произведений, тогда как Вторая сюита для джаз-оркестра является совершенно самостоятельным опусом. Как бороться с распространением подобных ошибок и много ли их?
Как бороться, Якубов прямо не сказал, но намекнул, что он как раз и борется, подтвердил, что ошибок много и еще раз поведал историю того, как он по газетной рецензии установил, к чему относятся листочки найденного им клавира – как раз ко второй «джазовой» сюите, в которой и есть ТОТ самый (Второй) вальс.
А что мы так привязались к этому вальсу? У Шостаковича много вальсов, даже в этой «джазовой» сюите три. А потому привязались, что он очень известен на Западе, даже имеет название «Русский вальс», но совсем неизвестен в России. Я провел своего рода опрос: ни один из знакомых мне музыкантов или музыковедов ничего не слышали о Вальсе номер 2.
У нас в Гусь Буке давно, 7 лет назад появилась такая запись:
Видите? Пианиста Сашу Избицера просили именно американцы, и даже один итальянец, исполнять Вальс номер 2 («Русский вальс»). В общем – иностранцы. А русские – не просили. Что вдруг произошло с 2000 года? Отчего вальс, написанный еще 1938 году, получил такую известность на Западе? Оттого, что в прокат вышел фильм Стенли Кубрика «Широко закрытые глаза» (1999), где вальс 2 полностью прозвучал в финальных титрах. Его гораздо раньше должны были бы исполнять в СССР каждый день по радио. Выпускать пластинки. Писать на него тексты и петь. И это после того, как вальс понравился Сталину (!) (об этом пишет Блантер), прозвучал в фильме Калатозова и была выпущена пластинка. Этот вальс должен был бы стать брендом, более известным, чем «Подмосковные вечера», «Полюшко-поле» и даже «Очи черные». Ничего подобного! Ладно, в 1938 году, когда вальс. по словам Блантера, появился, по каким-то причинам утеряли партитуру, ноты. Не до них было, катился 9-й вал Большого террора. Но 1956 год, фильм известного мастера Калатозова!
Вот здесь можно послушать вальс, как он звучал в фильме Калатозова «Первый эшелон»:
О фильме Первый эшелон» стоит сказать (синопсис).
В один из степных районов Казахстана прибывает по комсомольским путевкам, с целью освоения целинных земель, отряд молодёжи. На фоне трудовой жизни целинников развивается трогательный роман секретаря комсомольской организации и трактористки Анны.
Как раз под музыку вальса.
Комсомольцев привез поезд. А кто доставил пропавшие ноты Калатозову? Неизвестно. Хотя этого никак не могло произойти без ведома автора. Так что пока предположим, что он и передал ноты Калатозову.
Калатозов, конечно, видный режиссер. Но на Западе он стал известен с 1957 года, после фильма «Летят журавли», получившего в Каннах главный приз. А фильм про подвиги целинников с вальсом как-то прошелестел тихо. Музыка не достигла ушей.
Фильм Кубрика достиг цели. Тем более, то был его последний, то ли предсмертный взлет, то ли провал. Название грустно-ироничное и амбивалентное: «Eyes Wide Shut»» – Широко закрытые глаза.
Искомый нами вальс звучит фрагментами в разных кадрах, с вальса начинается и заканчивается фильм, полностью Вальс звучит на заключительных титрах в исполнении уже названного Нидерландского королевского оркестра.
Между прочим, Кубрик полностью повторил прием благостной музыки в титрах из своего более раннего фильма «Сияние» (The Shining, 1980 г.). Тоже фильм психологических ужасов, где герой (Джек Николсон) постепенно сходит с ума и все норовит зарубить топором свою жену и сына. И вот на титрах, когда жена с сыном спасаются на снегоходе, а безумец замерзает во дворе отеля, звучит безмятежная музыка 20-х годов. На снимке – выпуск колледжа 1921 года. Балл-рум оркестр Рея Нобла стилизует звучание времен процветания, когда еще не наступила Великая Депрессия и жить было хорошо, и жизнь была хороша.
Тут правда музыка чепуховая, танцевальная поделка ресторана 20-х годов со сладкозвучным кастратским пением.
Не то со Вторым вальсом. Это музыка яркая, своего рода гимн страны. Почему же она не стала известна в России? Точного ответа нигде нет. Я думаю – потому, что так хотел Шостакович. Но почему? Потому что он как бы не автор этой музыки. И вместе с тем – это именно он ее написал. Тогда как понять эту диалектику в духе «песня слышится и не слышится»?
Шостакович ждал вызова к вождю, в правительственную ложу. Но никто его не позвал,
Сталин и трое его «соратников» из политбюро (Молотов, Микоян, Жданов) ушли еще до окончания действия.
Далее процитирую кое что из солидной монографии
Кшиштоф Мейер (польский композитор, ученик Шостаковича, пианист, педагог, музыковед).
Шостакович: Жизнь. Творчество. Время / Пер. с польск. Е. Гуляевой. — М.: Молодая гвардия, 2006. — 439 с.
Критик «Известий» рассказал нам позже, что когда он спросил Сталина, понравилась ли ему музыка, то услышал в ответ: «Это сумбур, а не музыка!»».
Композитор оставался в Москве лишь сутки, а затем уехал в Архангельск, где вместе с Виктором Кубацким должен был выступить в нескольких концертах. Это было 28 января (1936 г.). Еще на железнодорожной станции Шостакович купил свежий номер «Правды» и увидел в нем небольшую статью под названием «Сумбур вместо музыки. Об опере «Леди Макбет Мценского уезда»». Он начал читать, сначала с недоумением, а потом с ужасом».
Вот что было написано в статье без подписи (кто автор, документально не известно, но все убеждены, что то в очередной раз блеснул критик Заславский, умерший в почете литкритиком «Правды»), привожу выборочно:
«Вместе с общим культурным ростом в нашей стране выросла и потребность в хорошей музыке. Никогда и нигде композиторы не имели перед собой такой благодарной аудитории. Народные массы ждут хороших песен, но также и хороших инструментальных произведений, хороших опер.
Некоторые театры как новинку, как достижение преподносят новой, выросшей культурно советской публике оперу Шостаковича «Леди Макбет Мценского уезда». Услужливая музыкальная критика превозносит до небес оперу, создает ей громкую славу. Молодой композитор вместо деловой и серьезной критики, которая могла бы помочь ему в дальнейшей работе, выслушивает только восторженные комплименты.
Слушателя с первой же минуты ошарашивает в опере нарочито нестройный, сумбурный поток звуков. Обрывки мелодии, зачатки музыкальной фразы тонут, вырываются, снова исчезают в грохоте, скрежете и визге. Следить за этой «музыкой» трудно, запомнить ее невозможно.
. И все это грубо, примитивно, вульгарно. Музыка крякает, ухает, пыхтит, задыхается, чтобы как можно натуральнее изобразить любовные сцены. И «любовь» размазана во всей опере в самой вульгарной форме.
«Леди Макбет» имеет успех у буржуазной публики за границей. Не потому ли похваливает ее буржуазная публика, что опера эта сумбурна и абсолютно аполитична? Не потому ли, что она щекочет извращенные вкусы буржуазной аудитории своей дергающейся, крикливой, неврастенической музыкой?».
Между прочим, о похотливости музыки Шостаковича вначале написали именно в западной прессе. «Нью-Йорк таймс» после постановки оперы в Нью-Йорке в 1935 году:
«Поражаешься композиторскому нахальству и недостатку самокритичности.
Шостакович является, вне сомненья, наиглавнейшим композитором порнографической музыки во всей истории оперы».
Особое возмущение американских критиков вызвала сцена, в которой Сергей овладевает Катериной под аккомпанемент недвусмысленно-описательных глиссандо тромбона в оркестре: этот эпизод получил у американцев название «порнофонии». ( Об этом пишет Соломон Волков Источник)
По своему, конечно, верно. Не этого ждали от композиторов вождь и партия. А простой и задушевной песни. Можно и не задушевной, но уж точно – патриотической. Такие песни уже были в большом количестве. Но нужно было еще.
Шостакович мог писать такие песни и писал их. Ему не следовало бы отвлекаться на оперы, сатиры и какофонии с порнофониями.
Вот примеры правильных песен Шостаковича:
Заря Октября
Музыка: Д Шостакович Слова: В Харитонов, 1931
Песня мира
«С нами люди простые из каждой страны, мы в грядущее смотрим спокойно»
Слова: Долматовский 1932
Песня о встречном «Страна встает со славою на встречу дня!»
Слова: Борис Корнилов 1936г.
Пионеры сажают леса
Тополя, тополя, скорей идите во поля.
Слова: Евгений Долматовский 1949г.
Сталину слава!
«. навеки он верен той клятве, которую Ленину дал. »
Финальный хор из к/ф «Падение Берлина».
Слова: Е. Долматовский 1949г.
Родина слышит
«. Родина слышит, родина знает, где в облаках её сын пролетает»
Созданная задолго до полётов космонавтов, потом ассоциировалась с ними.:
Слова: Е.Долматовский 1951г
Музыка «Леди Макбет», которая «крякает, ухает, пыхтит, задыхается», не может петься на банкете.
Маршал Тухачевский, друг Шостаковича, — они не раз вместе музицировали (маршал на скрипке) — знал толк в уханье и пыхтенье, считался советским казановой и наилучшим любовником в сталинском окружении, затмевая даже Михаила Ивановича Калинина, всесоюзного старосту (среди своих был известен под кликухой «похотливый козел») и опережая входящего в силу Лаврентия Берия. Обходил он в этом искусстве и ДД.
Скопом стали брать все окружение Тухачевского. Все они начинали крякать, пыхтеть и признаваться. Быстро дошла очередь и до друга маршала, композитора Шостаковича.
Из других воспоминаний (Источник):
Шостакович тогда чудом избежал ареста.
Окружение и соавторы Шостаковича «были чреватыми». Его тетя в 1923 году выехала на Запад, и семья Шостаковичей состояла с ней в переписке.
Процитирую из Кшиштофа Мейера:
«Поскольку НКВД приезжало к своим жертвам ночью, с этого времени и в течение долгих месяцев Шостакович ложился спать одетым, а на случай ареста всегда имел наготове небольшой чемоданчик. Он не спал. Лежал и ждал, вслушиваясь в темноту. Он был совершенно подавлен, его начали посещать мысли о самоубийстве, которые с большими или меньшими перерывами преследовали его в следующие десятилетия. Длительное ожидание худшего оставило прочные следы в его психике, и панический страх перед потерей свободы сопровождал его до самой смерти. Этот страх то уменьшался, то набирал силу, но не исчезал никогда. Теперь Шостакович видел в себе человека, втянутого в политику, поскольку формализм и впрямь считался преступлением против народа. Он искал забвения в алкоголе, причем все в большей степени».
Приведу ниже часть из интервью с Эрнстом Неизвестным, которое взял у него Александр Избицер (наша публикация):
«Вот что произошло на одном из идеологических совещаний, куда нас всех Хрущев таскал, – это было или в Кремле, или у него на даче. Но, тот эпизод произошел именно в Кремле. Меня, кстати, удивляет, что никого из тех, кто писал о том событии в своих воспоминаниях, почему-то это не резануло. Ни Ромм, ни Солженицын не упоминают об этом вовсе. Меня же происшедшее резануло чудовищно.
Дмитрий Дмитриевич же словно не слышит. Он стоит. Ему со всех сторон говорят:
– Садитесь!
Он стоит. Но не просто стоит, он – простите меня! – стоит на полусогнутых ногах и… дрожит! У него уже трясутся руки. Хрущев выходит из себя:
— Не Вы, а Вы.
И он с такой презрительной, холодной улыбочкой отвечает:
— Он привык стоять.
В конце концов Дмитрия Дмитриевича просто силой усадили в кресло.
Для меня то был огромной силы трагический эпизод.
Александр Избицер Нью-Йорк, Сохо, студия Эрнста Неизвестного «Я буду говорить о Шостаковиче»
Все вышесказанное про паралич Шостаковича от страха, конечно, известно. А именно: то, что Шостакович был запуган на всю жизнь, все время боялся ареста, пыток, расстрела, что он был готов на любые (в быту) компромиссы.
Исаак Гликман в комментариях к письмам Шостаковича (к Гликману) пишет:
«Творческое, художническое бесстрашие Шостаковича сочеталось в нем со страхом, взращенным сталинским террором. Многолетняя духовная неволя опутала его своими сетями, и не случайно в автобиографическом Восьмом квартете так надрывно, драматично звучит мелодия песни «Замучен тяжелой неволей».
(к письму Шостаковича Гликману от 19 июля 1960 года).
В качестве отступного Шостакович соглашался писать патриотические песни, оратории, кантаты. Музыку к холуйским фильмам Михаила Чиаурели (даже к такому «шедевру», как «Падение Берлина»). Получал Сталинские премии и вступил в партию, когда ему уже ничего не грозило и даже когда было отменено постановление ЦК от 1948 года, в котором Шостакович очередной раз клеймился как злостный антинародный формалист. Но. давать отступные в своих главных творениях, в симфониях, например, он не мог. Хотел. Но не мог.
Неужто не боялся? Очень боялся. И все равно – писал. Внутренний голос говорил: сядь и пиши. Я буду диктовать, а ты просто записывай. Ты как бы ни при чем. В случае чего вали на меня. На внутренний голос. Так голос-то ведь троцкистский (НКВД значило его в списках троцкистов)! Ну, извини, какой есть.
Вся жизнь в ужасе – вот судьба. И всю жизнь он «исправлялся». После статьи «Сумбур вместо музыки» написал 4-ю симфонию (1936 г.), где много как бы веселой музыки, всякие гротескные галопы, марши, вальсы, польки. Но. там же невероятно мрачная музыка похоронного марша, притом же зацикленная и повторенная «со значением». Галоп на кладбище? Веселый данс-макабр? И вообще опять все сложно (для удвоенного симфонического состава!), народ совсем не поймет. Было признано, что товарищ Шостакович еще не встал на путь исправления. Симфонию сняли с репетиций (формально – сам автор), партитуру, как водится, «потеряли». Только к 60-м годам по оркестровым голосам восстановили и исполнили (Кондрашин, 1961 г.).
Шостаковичу не раз советовали: ну, что тебе стоит, пиши песни советских композиторов. И Тухачевский это советовал. И Блантер. И композитор и музыковед, друг Борис Асафьев, который требовал «служить народу». И коллеги, особенно после статьи «Сумбур вместо музыки» Книппер, ссылавшийся на свое «Полюшко-поле» как на образец.
Настал 1938 год. Пик террора. И вот тут, по просьбе и заказу «джаз-оркестра» Кнушевицкого и Блантера (никакой то был на самом деле не джаз оркестр, а просто эстрадный), Шостакович пишет ту самую «Джазовую сюиту» с Вальсом номер 2, о которой много говорилось с самого начала статьи. Как я уже говорил выше, музыка сюиты вовсе не была джазом. Даже для Блантера, который попросил Шостаковича послушать, как звучит саксофон и ударник в его «джаз» оркестре, и хоть как-то приблизить звучание к «джазу».
Ничего такого Шостакович не сделал, но название «джазовая сюита» оставил. В этом вальсе, равно как и в других композициях сюиты откровенное звучание духового оркестра. Это была одна из его шуток.
Более того, похоже, что сюиты в том виде, как она исполняется теперь, вообще в 1938 году не было. Она составлена где-то в 1991 году из разных композиций Шостаковича.
Тут мы подходим к тайне Вальса 2. Возможно, впервые Шостакович решил пошутить в музыке почти в лобовую. Настолько явно, что об этом до сих пор никто не догадывался. Вообще-то для него юмор, сатира, гротеск и сарказм в музыке были любимыми приемами. Но там этот сарказм был явным, как в «Райке». А здесь прием состоял в том, что Шостакович выдал настоящий, почти что народный вальс, и никакого юмора с сатирой в нем совсем не заметно. Но как его написать народным? А нужно взять готовые музыкальные интервалы, интонации из известных композиций, немного изменить порядок нот (иногда на обратный) и вещь готова! Еще лучше взять не один «народный вальс», а несколько. И Шостакович берет три известных вальса:
Ты шуми, Амур родной.
Ты шуми седой волной,
В грозном беге прославляй
Наш советский вольный край.
Видел отважных советских ребят,
Славных друзей и хороших солдат,
Тех, кто на Волге сраженье вели
И на Дунай пришли
Но в вальсе – не его композиторский голос. Это чужой для него язык.
Шостакович написал не только хорошую, но отличную подделку. Лучше оригиналов.
Простая, но не примитивная мелодия. Ясная и не сложная оркестровка. «В городском саду играет духовой оркестр».
Но он прекрасно понимал, что это не его голос. Не его музыкальная суть. Мог бы он писать такие вещи? Мог. В той же «Джазовой сюите три вальса – все одного типа. Но Второй оказался наиболее впечатляющим. Ноты вальса (как и сюиты 2), конечно же, никто не терял. Просто ДД не давал разрешения на широкое исполнение. Когда нужно было быстро заработать, разрешил использовать в фильме Калатозова «Первый эшелон» (1956) – не пропадать же добру. Между прочим, задолго до «восстановления» партитуры Якубовым. За небольшой тираж пластинки получил авторские. Но никакой гордости: учебная работа.
Со словами Якубова о том, что «восстановленную» им партитуру Джазовой сюиты он передал англичанину Джеральду Макберни ( Gerald McBurney ), стоит немного разобраться.
Напомню слова Якубова: «мне удалось после долгих поисков «опознать» клавир этих пьес среди неразобранных рукописей Шостаковича. Потом английский композитор Джералд Макберни их оркестровал, и теперь Вторая джазовая сюита снова вернулась на концертную эстраду».
Макберни – выпускник Московской консерватории по классу профессора, композитора Романа Леденёва, часто бывал и бывает в России. В биографии Макберни (он родился в 1954 г.) сказано, что он оркестровал «потерянную партитуру» «Джазовой сюиты 2» Шостаковича в 2000 году» (The Lost Jazz Suite No. 2, swing band 27 players, 2000, см. Источник). Напомню, что почти в том же виде (тот же принцип оркестровки) вальс 2 прозвучал в фильме Калатозова в 1956 г., затем в исполнении Ростроповича (1988), затем Нидерландский королевский оркестр сыграл «Русский вальс» (и всю сюиту) в 1991 г., и он звучит в фильме Кубрика в 1999 году. Поэтому ни о каких «находках потерянного» говорить не стоит. Просто Якубов еще раз «обнаружил» партитуру (а не восстановил ее по «газетной рецензии») и передал ее Макберни под видом своего открытия.
Прием перестановок и сочетаний, примененный Шостаковичем при сочинении Вальса 2, не раз использовался в музыке для разных целей.
В советское время – для демонстрации перековки. Для халтуры. Для того, чтобы сойти «за своего». Чтобы вступить в Союз композиторов.
Я как-то уже рассказывал историю приема в СК Давида Тухманова. Повторю ее.
Что за мелодия? А?! Да это ж «Летят перелетные птицы», муз. Блантера, слова Исаковского.
Летят перелетные птицы
В осенней дали голубой,
Летят они в жаркие страны,
А я остаюся с тобой,
Родная навеки страна.
Не нужен мне берег турецкий
И Африка мне не нужна.
Немного смещаем акценты и все – запев готов. Звучит свежо, но очень знакомо. Вы попробуйте, очень ложится на ухо.
Теперь припев:
Заботится сердце,
Сердце волнуется,
Почтовый
Пакуется груз.
Это ж – Ой, рябина кудрявая, белые цветы,
Ой рябина рябинушка, что взгрустнула ты
Давид Федорович написал знаменитую песню за 30 минут, в члены Союза композиторов был принят в 1973 году (в 33 года) еще быстрее, чем написал песню. Рассказывая историю своего вступления, хохотал очень заразительно.
Талантливый человек.
Страна запела:
Шостакович часто колебался, впадал из-за своих компромиссов и оппортунизма в депрессии. «Разочаровался я в самом себе. Вернее, убедился в том, что я являюсь очень серым и посредственным композитором» — запись от 3 марта 1967 года, приведенная в книге Оксаны Дворниченко «Дмитрий Шостакович. Путешествие».
Но есть устоявшееся мнение, что Шостакович – гениальный музыкант. Конечно, он мог бы писать песни. Да и писал их.
Они не были выдающимися, ибо писать мелодии – не его стезя. Но они не уступали бы большинству признанных песен. Вальс №2 оказался выше среднего «песенного уровня». «Родина слышит, родина знает» – среднего. В целом вполне добротные композиции.
Но Шостакович не хотел и не мог быть добротным и средним. Он был не такой, как все.
У него был свой голос. И проявлялся этот голос не в песнях или мелодиях, а в мощных композициях, имя которым – Музыка.
Жизнь музыкантов, танцовщиков, балетмейстеров. Лечение музыкой.